The happiest days of our lives

The happiest days of our lives


Вокруг трех-, четырёх- или пятиэтажного здания в обязательном порядке
должны быть тополя, ржавый рабичный забор, асфальтовая площадка для
развивающих игр детства и юношества, аллейка к главному входу. У
самого здания должны быть здоровенные рассохшиеся окна, большая
входная дверь и крыльцо перед ней.


Для американца, то есть гражданина США, признаком родины служат
закусочные быстрого питания Макдональда. Они ходят есть в них
независимо от страны пребывания. Если есть KFC - то в KFC; в идеале
это может быть еще Burger King, скажем. Шутка, конечно, ну, в каждой
шутке есть доля шутки.


Когда-то существовали пельменные в Советском Союзе, но они почили в
бозе одновременно с вышеозначенным государством. Многое еще ушло, но
остались строения, то есть всякие здания и сооружения. Многие из них
продолжают выполнять свои старые функции. В жилых домах постройки
периода СССР живут люди, в поликлиниках, построенных в СССР, работают
врачи, а школы остаются школами.


Писателем Михаилом Булгаковым в его книге "Белая гвардия" описана
гимназия. Образ, созданный им, применим и теперь к старым школам в
крупных городах. Это корабли, выносящие и уже вынесшие в, так сказать,
"большую жизнь", сотни и даже тысячи людей. Теперь мы, выпускники
таких советских школ, катаясь по стране, видим родные окна и родные
дворики в каждом городе. Конечно, многие задирают нос, но школа стала
для нас многим.


Однако, вспоминая свои школьные экзерсисы, я задумываюсь об их
необходимости. Давайте сделаем лирическое отступление и я заикнусь о
школьных друзьях и школьных годах чудесных. Я не общаюсь и не дружу с
одноклассниками, за исключением нескольких человек. То же самое я могу
сказать о своих друзьях - они не имеют ни малейшего, даже отдаленного
отношения, к моей школе. Всё то, что в мои школьные годы не относилось
к учебе, со школой у меня связано не было. Конец лирического
отступления. Итак, в школе мне преподавали языки, математику,
естественные и гуманитарные науки. Поначалу всё было неплохо,
поскольку в один учебный день мне преподавали три предмета - три
занятия по полтора часа с пятиминутными перерывами каждые полчаса.
Затем всё перешло на обычные совдеповские сорокапятиминутные рельсы,
что привело к тому, что в один день у меня было шесть занятий по сорок
пять минут с десятиминутными перерывами. Это привело лишь к тому, что
я стал спать на занятиях в силу их тотальной бессмысленности, ибо за
сорок пять минут сделать что-то в образовательных целях весьма сложно.
Кроме того, смею заметить, что за пять лет достаточно серьезных усилий
я стал ориентироваться в некоторых отделах философии, истории, как
общей, так и истории государства и права, а также в гражданском праве
и некоторых смежных отраслях права. За пять лет - ориентироваться.
Десять лет школы и усилий преподавателей привели к тому, что я, будучи
неглупым в общем семнадцатилетним юношей, не ориентировался ни в чем.
Я мог решать квадратные и биквадратные уравнения, мог изобразить
формулой несложную химическую реакцию, мог посчитать, как Бор, высоту
здания с помощью барометра, поскольку прочел про этот забавный случай
еще в шестом классе, с трудом мог вспомнить год смерти Александра II-
го. В том, что я овладел языками, английским и китайским, роли школы
не было вовсе никакой.


Предполагаю, что дело в антинаучности школьного подхода и к
образовательному процессу, и к самим преподаваемым наукам. Наука ищет
закономерности, находя, устанавливает наиболее общее для такого
множества закономерностей правило, которое можно назвать законом.
Таким образом, первое занятие по алгебре должно начинаться с понятия,
предмета и метода алгебры. На моем учебнике было написано "Алгебра и
начала анализа" - но не было в самом учебнике обьяснений, что есть
алгебра и что есть анализ. Таким образом, отсутствуют даже базовые
системообразующие факторы. О таких предметах, как "Русский язык" или
"Литература" говорить не приходится, они имеют такое же отношение к
филологии и литературоведению, как я к испанским лётчикам.


Не лучшим образом дело обстоит и с естественными науками. Я не могу
знать, не изменилась ли сейчас обстановка в обычных советских школах,
однако за десять лет я не поставил ни одного химического эксперимента,
ибо программа не предусматривала практических занятий по химии, а
лабораторные работы и практические занятия по физике представляли
собою контрольные работы, только заглавие в колонтитуле листа бумаги в
клетку менялось.


Кстати, о листах в клетку. Мне кажется, такую бумагу и такие тетради
используют специально для дезориентации школьников. После письма на
такой бумаге очень сложно ровно писать на обычных белых листах бумаги,
однако обратная ситуация прямо противоположна, после обычной бумаги
очень легко писать на чем угодно.


Такая вещь, как домашнее задание, сводит работу учителей к нулю. Если
школьник должен сам, без помощи преподавателя, освоить науку, то
преподаватель не нужен, нужны лишь консультация и экзаменационная
комиссия.


Смею заявить, что школы поэтому больше вредят. За десять лет можно и
побольше успеть, ибо лучше хоть что-то понимать в математике, скажем,
чем ничего не понимать в добрых двух десятках серьезных и больших
наук. Достаточно лишь иметь смелость в этом признаться и придумать для
своего ребенка другое будущее. Не такое бестолковое.