Одиннадцать часов вечера - время путешественников подземелий Москвы;
все с сумками через плечо, с сумками на колесиках, красными и синими
сумками. Я с черной; я, правда, не путешественник, я провожаю в
путешествие женщину с рыжими волосами и взглядом цепким, как багор.
Она ненадолго.
На стенке вагона висит рекламка, на ней женщина стоит на балкончике с
кованой узорной решеткой, на женщине очень легкое игриво-розовое
платье, подол которого чуть развевается, а под балкон порыв ветра
несет бледные позднеосенние желтые листья; по ту сторону фигурного
портала, ведущего на балкон, зеленый туман и видны изломанные корявые
ветви. Мое воображение разыгрывается: это одинокая сошедшая от горя с
ума женщина, живущая на окраине, почти в лесу, какого-нибудь Гродно
или Барановичей после страшной катастрофы; за её спиной - закопченная
фигурная прямая кованая лесенка, ведущая на небольшую полянку, на
другой стороне которой полуразрушенный дом, в котором живет эта женщина.
О, Севастопольская. Народ двинул на выход - в Домодедово. Летят,
сердешные.
Женщина одевает розовое платье, которое чудом не обгорело, и выходит
на балкончик, держащийся на куске стены. Она там стоит и слушает
шорохи из леса и шум из города; её обдувает ветер, несущий с собой гарь.
Рядом с женщиной бодро написано: "если после 45 лет вам не до смеха,
не до мужа, не до встреч с подругами и вообще не до чего... Овестин!
для нормальной жизни".
Я не уверен, какие эмоции во мне вызывает эта рекламка.
В вагоне остаются неудачники, едущие в конюшню под названием
"Шереметьево", которая вообще должна была быть конезаводом графа
Шереметева, но пришли большевики и сделали конюшню большим
международным аэропортом. Гады такие, понимаешь.
В метро всегда особенно остро осознаешь время суток. Провожать с утра
предвещает дела после и некогда будет себя грызть. Провожать вечером -
это обязательно прозрачный воздух и ком мыслей в пищеводе: ну
ненадолго же!
